Навроцкая Елена - Каждому - Свое
Елена Hавроцкая
КАЖДОМУ - СВОЕ
Запел петух, крылом взмахнув,-
и расколол короткий клюв
стекло безлунья и божбы,
и обнажилось дно судьбы,
Ты плачешь. Подтвердил рассвет,
что мира и забвенья нет.
Сальвадор Эсприу
+++
"Маленький мальчик смотрел на меня широко распахнутыми от ужа-
са глазами, потом спросил дрожащим голосом: "Ты уже умерла?". Я отве-
сила ему тяжелый подзатыльник и убежала под свист, улюлюканье и крики:
"Смотрите, мертвячка! Мертвячка! Мертвячка!"... потому что лишь дети
могут видеть голых королей и неприкаянных бродячих нежитей..."
Из автобиографии баронессы фон Моргенштерн.
I. Hастоящее время, до полуночи.
Воспоминания - неплохое занятие для того, чтобы убить время,
а у меня его предостаточно. Конечно, лучше всего вспоминать о прият-
ных вещах, но что-то не выходит, хотя сейчас я как никогда близка
к прошлому. Вокруг темно, будто в гробу, и холодно, словно в могиле -
уютное местечко, ничего не скажешь. Хуже всего, конечно, боль, которая
при движении отдается в каждом участке тела, поэтому я стараюсь не ше-
велиться, дабы не причинять себе лишних страданий. По-моему, мне сло-
мали ребро, а может и два, теперь уже все равно. Сверху капает вода, в
углу скребутся мыши, за стенкой стонет человек, мир наполнен музыкой,
и грех жаловаться на одиночество. Звон в ушах дополняет эту величест-
венную симфонию, сон освобождает от телесных мучений, унося на легких
крыльях в печальное звездное небо. Темный расплывчатый образ склоняет-
ся над Землей и протягивает руки с чашей, наполненной сладко-соленой
жидкостью, которую осторожно, боясь расплескать, подносит к пересохшим
от жажды моим губам, как вдруг чаша выскальзывает из дрожащих ладоней,
падает вниз, разбиваясь вдребезги. Я вздрагиваю от ужасного грохота,
остатки наваждения расползаются по невидимым углам, резкий свет горя-
щего факела ослепляет воспаленные, привыкшие ко тьме, глаза.
- Эй, ты! Поднимайся! Живее, давай!
За светом факела не видно говорящего, я щурюсь, пытаясь разг-
лядеть хоть что-нибудь, а на самом деле тяну время - встать и испытать
боль во всем ее разнообразии меня особо не радует.
- Шевелись, ведьма! Подохла ты там, что ли?
Чья-то рука грубо хватается за мое плечо, рывком поднимая с
каменного пола. Мамочки-мамочки-мамочки! Кожа расстается с мясом, мясо
с костями, а кости расстаются друг с дружкой: дайте веник и совок -
собрать прах в единое целое.
- Hе придуряйся, гадина, ты очень неплохо выглядишь. Топай
вперед, Майстер ждать не будет.
Мы выходим в длинный узкий коридор. Мой спутник - здоровенный
низколобый детина, видимо из вольных крестьян - идет сзади, не забывая
давать мне тычки в спину. Я прямо-таки ощущаю его страх передо мной, и
верно - позади раздается громкий молитвенный шепот. Дурачок! Эти крес-
тьяне настолько тупы, что верят любому идиотскому суеверию. Просто нет
никакой возможности причинить ему вред сейчас: мои физические и душев-
ные силы на исходе - сначала после работы десятка дюжих парней, состо-
ящих на службе у Господа Бога, а потом - вдохновенных экспериментов
палача-умельца. Тогда я начинаю смеяться... Больно, ой, как больно, но
не стоит обращать внимание. Тихо хихикаю, громко хохочу, захлебываюсь
от смеха, даже повизгиваю и похрюкиваю. Парень орет:
- Сгинь, нечистая! Свят-свят-свят!
Только внушительный удар по голове заставляет смолкнуть адский
хохот. Сознание погружается в калейдоскоп цветных искр, затем в черный
океан небытия...
II. Предпрошедшее время, полночь.
Вы когда-нибудь
