9ce9bf27     

Набоков Владимир - Весна В Фиальте



Владимир Набоков
Весна в Фиальте
Весна в Фиальте облачна и скучна. Все мокро: пегие стволы
платанов, можжевельник, ограды, гравий. Далеко, в бледном
просвете, в неровной раме синеватых домов, с трудом поднявшихся
с колен и ощупью ищущих опоры (кладбищенский кипарис тянется за
ними), расплывчато очерченная гора св. Георгия менее чем
когда-либо похожа на цветные снимки с нее, которые тут же
туриста ожидают (с тысяча девятьсот десятого года, примерно,
судя по шляпам дам и молодости извозчиков), теснясь в застывшей
карусели своей стойки между оскалом камня в аметистовых
кристаллах и морским рококо раковин. Ветра нет, воздух тепл,
отдает гарью. Море, опоенное и опресненное дождем, тускло
оливково; никак не могут вспениться неповоротливые волны.
Именно в один из таких дней раскрываюсь, как глаз, посреди
города на крутой улице, сразу вбирая все: и прилавок с
открытками, и витрину с распятиями, и объявление заезжего
цирка, с углом, слизанным со стены, и совсем еще желтую
апельсинную корку на старой, сизой панели, сохранившей там и
сям, как сквозь сон, старинные следы мозаики. Я этот городок
люблю; потому ли, что во впадине его названия мне слышится
сахаристо-сырой запах мелкого, темного, самого мятого из
цветов, и не в тон, хотя внятное, звучание Ялты; потому ли, что
его сонная весна особенно умащивает душу, не знаю; но как я был
рад очнуться в нем, и вот шлепать вверх, навстречу ручьям, без
шапки, с мокрой головой, в макинтоше, надетом прямо на рубашку!
Я приехал ночным экспрессом, в каком-то своем, паровозном,
азарте норовившем набрать с грохотом как можно больше туннелей;
приехал невзначай, на день, на два, воспользовавшись передышкой
посреди делового путешествия. Дома я оставил жену, детей:
всегда присутствующую на ясном севере моего естества, всегда
плывущую рядом со мной, даже сквозь меня, а все-таки вне меня,
систему счастья.
Со ступеньки встал и пошел, с выпученным серым, пупастым
животом, мужского пола младенец, ковыляя на калачиках и
стараясь нести зараз три апельсина, неизменно один роняя, пока
сам не упал, и тогда мгновенно у него все отняла тремя руками
девочка с тяжелым ожерельем вокруг смуглой шеи и в длинной, как
у цыганки, юбке. Далее, на мокрой террасе кофейни официант
вытирал столики; с ним беседовал, опершись с моей стороны на
перила, безнадежно усатый продавец сложных, с лунным отливом,
сластей в безнадежно полной корзине. Моросить не то перестало,
не то Фиальта привыкла, и уже сама не знала, чем дышит, влажным
ли воздухом или теплым дождем. На ходу набивая из резинового
кисета трубку, прочного вывозного сорта англичанин в клетчатых
шароварах появился из-под арки и вошел в аптеку, где за стеклом
давно изнемогали от жажды большие бледные губки в синей вазе.
Боже мой, какое я ощущал растекающееся по всем жилам
наслаждение, как все во мне благодарно отзывалось на шорохи,
запахи этого серого дня, насыщенного весной, но в себе еще ее
не чующего! Голова у меня была прозрачна после бессонной ночи;
я все понимал: свист дрозда в миндальном саду за часовней, и
мирную тесноту этих жилых развалин вместо домов, и далекое за
вуалью воздуха, дух переводящее море, и ревнивый блеск
взъерошенных бутылочных осколков по верху стены (за ней
штукатурная гордость местного богатея), и объявление цирка, на
эту стену наклеенное; пернатый индеец, на всем скаку выбросив
лассо, окрутил невозможную зебру, а на тумбах, испещренных
звездами, сидят одураченные слоны.
Тот же англичанин теперь обогна



Содержание раздела