Набоков Владимир - Музыка
Владимир Набоков
Музыка
Передняя была завалена зимними пальто обоего пола, а из
гостиной доносились одинокие, скорые звуки рояля. Отражение
Виктора Ивановича поправило узел галстука. Горничная,
вытянувшись кверху, повесила его пальто: оно, сорвавшись,
увлекло за собой две шубы, и пришлось начать сызнова.
Уже ступая на цыпочках, Виктор Иванович отворил дверь,--
музыка сразу стала громче, мужественнее. Играл Вольф, -- редкий
гость в этом доме. Остальные -- человек тридцать -- по-разному
слушали, кто подперев кулаком скулу, кто пуская в потолок дым
папиросы, и неверный свет в комнате придавал их оцепенению
смутную живописность. Хозяйка дома, выразительно улыбаясь,
указала издали Виктору Ивановичу свободное место --
кренделевидное креслице почти в самой тени рояля. Он ответил
скромными жестами, смысл которых был: "ничего, ничего, могу и
постоять",-- но потом впрочем двинулся по указанному
направлению и осторожно сел, осторожно скрестил руки. Жена
пианиста, полуоткрыв рот и часто мигая, готовилась перевернуть
страницу -- и вот перевернула. Черный лес поднимающихся нот,
скат, провал, отдельная группа летающих на трапециях. У Вольфа
были длинные, светлые ресницы; уши сквозили нежнейшим пурпуром;
он необычайно быстро и крепко ударял по клавишам, и в лаковой
глубине откинутой крышки двойники его рук занимались
призрачной, сложной и несколько даже шутовской мимикой. Для
Виктора Ивановича всякая музыка, которой он не знал,-- а знал
он дюжину распространенных мотивов,-- была как быстрый разговор
на чужом языке; тщетно пытаешься распознать хотя бы границы
слов,-- все скользит, все сливается, и непроворный слух
начинает скучать. Виктор Иванович попробовал вслушаться,--
однако вскоре поймал себя на том, что следит за руками Вольфа,
за их бескровными отблесками. Когда звуки переходили в
настойчивый гром, шея у пианиста надувалась, он напрягал
распяленные пальцы и легонько гакал, Его жена поспешила,-- он
удержал страницу мгновенным ударом ладони и затем, с
непостижимой быстротой, перемахнул ее сам, и уже опять обе его
руки яростно мяли податливую клавиатуру. Виктор Иванович изучил
его досконально,-- заостренный нос, козырьки век, след
фурункула на шее, волосы, как светлый пух, широкоплечий покрой
черного пиджака,-- на минуту снова прислушался к музыке, но
едва проникнув в нее, внимание его рассеялось, и он, медленно
доставая портсигар, отвернулся и стал разглядывать остальных
гостей Он увидел, среди чужих, некоторые знакомые лица,-- вон
Кочаровский -- такой милый, круглый,-- кивнуть ему... кивнул,
но не попал: перелет,-- в ответ поклонился Шмаков, который,
говорят, уезжает за границу,-- нужно будет его расспросить...
На диване, между двух старух, полулежала, прикрыв глаза,
дебелая, рыжая Анна Самойловна, а ее муж, врач по горловым,
сидел, облокотившись на ручку кресла, и в пальцах свободной
руки вертел что-то блестящее,-- пенсне на чеховской тесемке.
Дальше, наполовину в тени, прижав к виску вытянутый палец,
слушал, лакомый до музыки, чернобородый, горбатый человек,
имя-отчество которого никак нельзя было запомнить,-- Борис?
нет, не Борис... Борисович? тоже нет. Дальше,-- еще и еще
лица,-- интересно, здесь ли Харузины, -- да, вон они.-- не
смотрят... И в следующий миг, тотчас за ними, Виктор Иванович
увидел свою бывшую жену.
Он сразу опустил глаза, машинально стряхивая с папиросы
еще неуспевший нарасти пепел. Откуда-то снизу, как кулак,
ударило сердце, втянулось и ударило опять,-- и затем пошло
